30 октября в Смоленском камерном театре состоялась премьера спектакля по пьесе Теннесси Уильямса «Стеклянный зверинец».
Прозрачное стекло – субстанция застывшей во времени грусти. Светлой, болезненно - ранимой, разлетающейся вдребезги от малейшего бестактного прикосновения к человеческой душе. Стекло, в хрустальной глубине которого теплится огонек угнетенного силой обстоятельств чувства, сублимация зарождающейся и не находящей выход страсти. Страсти, загнанной в причудливый лабиринт коллекции экзотических фигурок, пылящихся на этажерке в абсолютной пустоте враждебного к этой бесполезной красоте пространства.
Одна из главных, натянутых, как звенящая струна, тем «Стеклянного зверинца» Теннесси Уильямса, - трагедия неординарного человека, абсолютно неприспособленного к грубым реалиям жизни. Человека одинокого и страдающего, чье сердце будет неизменно разбито пошлостью и цинизмом общества, которое не способно любить. Зритель не увидит этой душераздирающей драмы, она останется за сценой, в темноте, в воспоминаниях брата Лауры Тома Уингфилда, от лица которого ведется повествование. История Лауры упадет ослепительным осколком в высохшую, черствую к чужой боли почву. Сверкнет в последнем луче заходящего солнца и исчезнет среди груды мутного, битого бутылочного стекла…
Пожалуй, «Стеклянный зверинец» Уильямса – самая грустная и трогательная пьеса в драматургии XX века, препарирующая анатомию человеческих чувств. В тишине, без надрыва, печально и скупо Том Уингфилд (Никита Куманьков) читает элегию распада своей семьи. Историю бегства от любви…
Быть может, в спектакле, поставленном заслуженным артистом России Николаем Парасичем, нет ярких образов и оригинальных метафор, способных оттенить, заострить катастрофу столкновения главных героев пьесы с действительностью. Восприятию всей силы постановки по-прежнему мешает переизбыток слов, словесный «пинг-понг» лексической вязью опутывает происходящую на сцене драму, но есть ли в этом рациональное зерно? Безусловно, есть! Зритель – слышит сердцем. Кульминационный осколок разбитого единорога способен пронзить даже самую грубую, задубелую кожу, выдернуть штопором пробку отстранения от мира чувств и помочь излиться тщательной скрываемой нежности. Излиться в слезах и грусти. Быть сентиментальным – означает быть человеком… Мыслящим существом, эмоционально причастным к горю и радости ближнего, фактически на тактильном уровне понять острые, режущие грани его индивидуальности. Слабость, незащищенность и печаль заигранной до трещин и сколов пластинки.
Увы, но Любе Сташковой не удалась донести в ладонях душевную хрупкость и неуклюжесть Лауры – нарочито прихрамывающая на сцене актриса ее расплескала. Боль Лауры, плач ее сердца заглушила суета и крикливость Аманды Уингфилд (заслуженная артистка России Татьяна Курилова), которая с неуемной энергией перетягивает одеяло на себя в силу профессионализма и опыта. Аманды слишком много! Она эффектна, гротескно вычурна со своим бравурным, гренадерским энтузиазмом, и раздражает нелепым сюсюканьем и кухонным квохтаньем. Лаура остается в тени, безнадежно уходит на второй план. Так и должно быть, но тема надломленной Голубой розы без шипов – девушки-невротика, такой непохожей на сверстниц своей душевной организацией, остается до конца нераскрытой. Не проявленной, как случайно засвеченный негатив снимка.
Весь спектакль в прямом смысле слова выносит на своих плечах актер Никита Куманьков (Том Уингфилд). Браво!
Его болезненная отстраненность, балансирование на краю пропасти, стремление порвать пуповину, связывающую с застывшей в прошлом семьей и наконец-то сбежать из «Стеклянного зверинца», глубокая душевная травма и чувство вины прорывается в финальном монологе. Произнесенном в зал тихо, с горечью сострадания и пронзительной вибрацией невыплаканных слез.
Не будь этого щемящего, до кома в горле монолога, и игры теней – проекции вращающихся на столе стеклянных фигурок (пожалуй, трудно было бы ожидать иного сценического решения от художника Николая Агафонова), постановка разлетелась бы вдребезги. Разбилась и стала ординарной, как стеклянный единорог, лишенный рога…
